Приемный ребенок прошло 2 года

shokolad

Первый этап – «медовый месяц», длился у нас ровно 3 дня. Дальше было очень тяжело и дочке и нам. Классическая схема:
• Раскачивание при засыпании. С бешеной силой раскачивалась лёжа на кровати перед сном; помогало: когда я сидя на кровати брала дочку на руки и укачивала «как маленькую лялю», при этом напевала колыбельную. И сейчас иногда просит покачать «как лялю» и спеть. Позже, стали «считать пальчики», я считала от 1 до 5, она в это время перебирала пальчики на руке или ноге и усиленно тёрла глаза постепенно засыпая)))
• Игра со слюнками. Особенно часто, когда ложились спать… первое время даже играя игрушками, всё откладывала и начинала играть слюнками. Ничего не придумала, объясняла, что большие девочки так уже не делают, что это не красиво и что мама с папой так не делают. Патрисия понимала, что мне это не нравится и какое-то время пользовалась этим приёмом, когда вредничала))) Прошло постепенно месяца через 2,5-3
• Просыпалась ночью. У дочки сразу была своя комната, решили, что раз ребёнок привык спать один, то зачем менять этот порядок, чтоб потом опять переучивать. Да и я не приверженец того, чтоб дети спали с родителями. Часа в 2-3 ночи просыпалась и начинала плакать. Я или папа приходили, успокаивали и укладывали спать. Ошибки: даёшь пить, начинаешь спрашивать что случилось, берёшь на руки – просыпается окончательно и потом фиг уснёт до утра. Прошло через 2-2,5 месяца. Ещё одна ошибка – реагировали не только на плачь, но и на хныканье. Когда ночью вертится или просто переворачивается, мешается одеяло, может захныкать, но тут же успокаивается и засыпает, если всполошившиеся родители не прискочат усыплять деточку)))
• Без разрешения не вставала с кровати и горшка. Когда хотела на горшок, всегда подбегала ко мне и сообщала об этом (горшок стоит в комнате, на виду), пока не скажешь «вставай, одевай трусики», будет сидеть на горшке. Если Патрисия просыпалась, то сидела на кровати и пела песни или играла, пока не зайдёшь в комнату и не скажешь, чтоб вставала. Где то через месяц, начала звать меня, но пока не зайду, не вставала. Сейчас встаёт сама и несётся в комнату или долбит кулаком в дверь, если она прикрыта)))
• Боязнь папы. Первую неделю ситуация не менялась: папа приходил с работы домой, Патрисия начинала плакать, прячась за меня. В ДР нас предупреждали, что это возможно т.к. мужчин у них в наличии нет. Помогало: Папа всегда приносил с работы игрушку, пусть даже за 10р, главное, чтоб её можно было не просто отдать, а вместе собрать, склеить или завести… (рекомендую всякие заводные штуки, типа зайчик или лягушка, где надо сначала завести механизм… сама она это сделать не могла, каждый раз обращалась к папе). Через неделю оставила их вместе на 3 часа, надо было на работу съездить. Сделала ошибку – ушла не попрощавшись… побоялась слёз… Когда заходили с прогулки, просто ушла, пока муж с дочкой раздевались. В итоге, почти 2 месяца истерик когда заходили домой с прогулки. Слёзы прекращались только когда я раздевалась и заходила в комнату. Кстати, когда оставалась с папой, всё было хорошо: играли кушали, спать ложились… Сейчас без папы никуда) Все говорят: «папина дочка».
• Кусание себя или вырывание волос на голове когда в чём-то отказываешь. Сердце сжималось когда это видела… Даже если родители стараются максимально поддерживать режим ДР какое-то время, это всё равно другая обстановка, вводятся новые правила, появляется выбор… В ДР не брали детей на руки без особой необходимости, у меня можно было посидеть на коленях, пообниматься, понежиться и если я через какое-то время вставала и шла готовить кушать или ещё что-то делать, дочка не понимала, почему она не может оставаться у меня на руках. Почему можно сидеть на стуле и нельзя сидеть на столе. Почему обувь, которая стоит в коридоре должна стоять именно там, а не на кровати и почему в ней нельзя ходить дома. Почему сидя за столом нельзя кидать ложку или хлеб. Вообщем, эта часть привыкания давалась нам особенно тяжело… Здесь особенно надо было проявить твёрдость, показав, что есть правила и эти правила соблюдают ВСЕ члены семьи. Прошло 3 месяца, на сегодняшний день, подобных реакций нет.
• Все вокруг – это мамы. Неважно кто это: мужчина, женщина или ребёнок чуть старше… С кем остаётся (или с кем играет), тот и мама. Начинали с отработки навыка узнавания где мама, а где папа. Папа не отзывался на маму и не реагировал на просьбы пока не называла его папой, а я всегда отзывалась на маму, даже если дочка обращалась к папе. Потом, на улице, стали вводить дополнительные понятия «тётя» и «дядя». Ни один человек не проходил мимо нас, чтоб его не идентифицировали))) Сейчас учим имена: мамы, папы, детей, воспитателя.
• Бабушка. Бабушка и родственники в период адаптации, это отдельная история… Вообще-то, мы не планировали гостей хотя бы в течение 3х месяцев, но обстоятельства изменились и к нам приехала бабушка. Как ты бабушку не инструктируй, она остаётся бабушкой… сюси-пуси и ребёнка не узнать… только дочка начала понимать, что в жизни произошли изменения и более-менее привыкла к этим изменениям, бабуля (из лучших побуждений, конечно) принялась ублажать ребёночка. Речь идёт о том, что возникло противоречие в правилах: спать не укладывала – ждала когда сама заснёт (дневной сон мог начаться и в 17.00), разрешала играть телефонами (хотя Патрисия уже привыкла, что «взрослыми» телефонами не играют), безуспешно УГОВАРИВАЛА одеть трусики (полом холодно + проблемы моче-половой системы, я директивно ввела правило ходить только в трусиках)
• Регресс. Через 2 месяца пребывания дома, когда уже всё стало более-менее спокойно, ситуация ухудшилась: дочка стала писить в трусики (до этого памперс одевали только на ночь), причём если она за весь день хотя бы один раз сходит на горшок, то хорошо… Причём, можно было каждые 5 минут спрашивать «хочешь писеть?», она отвечала «нет» и через секунду лила лужу. Стала гораздо меньше говорить, просьбы выражала звуками и жестами. Плакала по каждому поводу и без повода, когда слёз уже не было просто издавала странные звуки, иногда переходящие в подобие песни (уже явно забывая причину слёз). Никак не боролись – решили переждать. Это «счастье» длилось 2 недели.

По статистике на 2016 год, более 148 тысяч детей из детских домов воспитывалось в приемных семьях. Пять тысяч из них вернулись обратно в детдом. Отказавшиеся от приемных детей женщины рассказали, каково это – быть матерью неродного ребенка и что подтолкнуло их к непростому решению.

Ирина, 42 года

В семье Ирины воспитывалась дочь, но они с мужем хотели второго ребенка. Супруг по медицинским показаниям больше не мог иметь детей, пара решилась на усыновление. Страха не было, ведь Ирина работала волонтером и имела опыт общения с отказниками.

— Я пошла вопреки желанию родителей. В августе 2007 года мы взяли из дома малютки годовалого Мишу. Первым шоком для меня стала попытка его укачать. Ничего не вышло, он укачивал себя сам: скрещивал ноги, клал два пальца в рот и качался из стороны в сторону. Уже потом я поняла, что первый год жизни Миши в приюте стал потерянным: у ребенка не сформировалась привязанность. Детям в доме малютки постоянно меняют нянечек, чтобы не привыкали. Миша знал, что он приемный. Я доносила ему это аккуратно, как сказку: говорила, что одни дети рождаются в животе, а другие — в сердце, вот ты родился в моем сердце.

Ирина признается, маленький Миша постоянно ею манипулировал, был послушным только ради выгоды.

— В детском саду Миша начал переодеваться в женское и публично мастурбировать. Говорил воспитателям, что мы его не кормим. Когда ему было семь, он сказал моей старшей дочери, что лучше бы она не родилась. А когда мы в наказание запретили ему смотреть мультики, пообещал нас зарезать.

Миша наблюдался у невролога и психиатра, но никакие лекарства на него не действовали. В школе он срывал уроки и бил сверстников. У мужа Ирины закончилось терпение и он подал на развод.

— Я забрала детей и уехала в Москву на заработки. Миша продолжал делать гадости исподтишка. Мои чувства к нему были в постоянном раздрае: от ненависти до любви, от желания прибить до душераздирающей жалости. У меня обострились все хронические заболевания. Началась депрессия.

По словам Ирины, Миша мог украсть у одноклассников деньги, а выделенные ему на обеды средства спустить в игровом автомате.

— У меня случился нервный срыв. Когда Миша вернулся домой, я в состоянии аффекта пару раз его шлепнула и толкнула так, что у него произошел подкапсульный разрыв селезенки. Вызвали «скорую». Слава богу, операция не понадобилась. Я испугалась и поняла, что надо отказаться от ребенка. Вдруг я бы снова сорвалась? Не хочу садиться в тюрьму, мне еще старшую дочь поднимать. Через несколько дней я пришла навестить Мишу в больнице и увидела его в инвалидном кресле (ему нельзя было ходить две недели). Вернулась домой и перерезала вены. Меня спасла соседка по комнате. Я провела месяц в психиатрической клинике. У меня тяжелая клиническая депрессия, пью антидепрессанты. Мой психиатр запретил мне общаться с ребенком лично, потому что все лечение после этого идет насмарку.

После девяти лет жизни в семье Миша вернулся в детский дом. Спустя полтора года юридически он все ещё является сыном Ирины. Женщина считает, что ребенок до сих пор не понял, что произошло, он иногда звонит ей и просит что-нибудь ему купить.

— У него такое потребительское отношение ко мне, как будто в службу доставки звонит. У меня ведь нет разделения — свой или приемный. Для меня все родные. Я как будто отрезала от себя кусок.

После случившегося Ирина решила выяснить, кто настоящие родители Миши. Оказалось, у него в роду были шизофреники.

— Он симпатичный мальчишка, очень обаятельный, хорошо танцует, и у него развито чувство цвета, хорошо подбирает одежду. Он мою дочь на выпускной одевал. Но это его поведение, наследственность все перечеркнула. Я свято верила, что любовь сильнее генетики. Это была иллюзия. Один ребенок уничтожил всю мою семью.

Светлана, 53 года

В семье Светланы было трое детей: родная дочь и двое приемных детей. Двое старших уехали учиться в другой город, а самый младший приемный сын Илья остался со Светланой.

— Илье было шесть, когда я забрала его к себе. По документам он был абсолютно здоров, но скоро я начала замечать странности. Постелю ему постель — наутро нет наволочки. Спрашиваю, куда дел? Он не знает. На день рождения подарила ему огромную радиоуправляемую машину. На следующий день от нее осталось одно колесо, а где все остальное — не знает.

После нескольких обследований у невролога Илье поставили диагноз – абсансная эпилепсия. Для заболевания характерны кратковременные отключения сознания.

— Со всем этим можно было справиться, но в 14 лет Илья начал что-то употреблять, что именно — я так и не выяснила. Он стал чудить сильнее прежнего. Все в доме было переломано и перебито: раковина, диваны, люстры. Спросишь у Ильи, кто это сделал, ответ один: не знаю, это не я. Я просила его не употреблять наркотики. Говорила: окончи девятый класс, потом поедешь учиться в другой город, и мы с тобой на доброй ноте расстанемся. А он: «Нет, я отсюда вообще никуда не уеду, я тебя доведу».

Спустя год ссор с приемным сыном Светлана попала в больницу с нервным истощением. Тогда женщина приняла решение отказаться от Ильи и вернула его в детский дом.

— Год спустя Илья приехал ко мне на новогодние праздники. Попросил прощения, сказал, что не понимал, что творит, и что сейчас ничего не употребляет. Потом уехал обратно. Уж не знаю, как там работает опека, но он вернулся жить к родной матери-алкоголичке. У него уже своя семья, ребенок. Эпилепсия у него так и не прошла, чудит иногда по мелочи.

Евгения, 41 год

Евгения усыновила ребенка, когда ее родному сыну было десять. От того мальчика отказались предыдущие приемные родители, но несмотря на это, Евгения решила взять его в свою семью.

— Ребенок произвел на нас самое позитивное впечатление: обаятельный, скромный, застенчиво улыбался, смущался и тихо-тихо отвечал на вопросы. Уже потом по прошествии времени мы поняли, что это просто способ манипулировать людьми. В глазах окружающих он всегда оставался чудо-ребенком, никто и поверить не мог, что в общении с ним есть реальные проблемы.

Евгения стала замечать, что ее приемный сын отстает в физическом развитии. Постепенно она стала узнавать о его хронических заболеваниях.

— Свою жизнь в нашей семье мальчик начал с того, что рассказал о предыдущих опекунах кучу страшных историй, как нам сначала казалось, вполне правдивых. Когда он убедился, что мы ему верим, то как-то подзабыл, о чем рассказывал (ребенок все-таки), и вскоре выяснилось, что большую часть историй он просто выдумал. Он постоянно наряжался в девочек, во всех играх брал женские роли, залезал к сыну под одеяло и пытался с ним обниматься, ходил по дому, спустив штаны, на замечания отвечал, что ему так удобно. Психологи говорили, что это нормально, но я так и не смогла согласиться с этим, все-таки у меня тоже парень растет.

Учась во втором классе, мальчик не мог сосчитать до десяти. Евгения по профессии преподаватель, она постоянно занималась с сыном, им удалось добиться положительных результатов. Только вот общение между матерью и сыном не ладилось. Мальчик врал учителям о том, что над ним издеваются дома.

— Нам звонили из школы, чтобы понять, что происходит, ведь мы всегда были на хорошем счету. А мальчик просто хорошо чувствовал слабые места окружающих и, когда ему было нужно, по ним бил. Моего сына доводил просто до истерик: говорил, что мы его не любим, что он с нами останется, а сына отдадут в детский дом. Делал это втихаря, и мы долго не могли понять, что происходит. В итоге сын втайне от нас зависал в компьютерных клубах, стал воровать деньги. Мы потратили полгода, чтобы вернуть его домой и привести в чувство. Сейчас все хорошо.

Сын довел маму Евгении до сердечного приступа, и спустя десять месяцев женщина отдала приемного сына в реабилитационный центр.

— С появлением приемного сына семья стала разваливаться на глазах. Я поняла, что не готова пожертвовать своим сыном, своей мамой ради призрачной надежды, что все будет хорошо. К тому, что его отдали в реабилитационный центр, а потом написали отказ, мальчик отнесся абсолютно равнодушно. Может, просто привык, а может, у него атрофированы какие-то человеческие чувства. Ему нашли новых опекунов, и он уехал в другой регион. Кто знает, может, там все наладится. Хотя я в это не очень верю.

Анна (имя изменено)

— Мы с мужем не могли иметь детей (у меня неизлечимые проблемы по женской части) и взяли ребенка из детского дома. Когда мы его брали, нам было по 24 года. Ребенку было 4 года. С виду он был ангел. Первое время не могли нарадоваться на него, такой кудрявенький, хорошо сложен, умный, по сравнению со своими сверстниками из детдома (не для кого не секрет, что дети в детдоме плохо развиваются). Конечно, мы выбирали не из принципа, кто симпатичнее, но к этому ребенку явно лежала душа. С тех пор прошло почти 11 лет. Ребенок превратился в чудовище — ВООБЩЕ ничего не хочет делать, ворует деньги у нас и у одноклассников. Походы к директору для меня стали традицией. Я не работаю, посветила жизнь ребенку, проводила с ним все время, старалась быть хорошей, справедливой мамой… не получилось. Я ему слово — он мне «иди на***, ты мне не мать/да ты *****/да что ты понимаешь в моей жизни». У меня больше нет сил, я не знаю, как на него повлиять. Муж устранился от воспитания, говорит, чтобы я разбиралась сама, т. к. (цитирую) «я боюсь, что если я с ним начну разговаривать, я его ударю». В общем, я не видела выхода, кроме как отдать его обратно. И да. Если бы это мой ребенок, родной, я бы поступила точно так же.

Наталья Степанова

— Маленький Славка мне сразу полюбился. Одинокий и застенчивый малыш выделялся из ребячьей толпы в социальном центре помощи детям. Мы забрали его в первый же день знакомства. Однако уже через две недели  забили тревогу. Внешне спокойный и добрый мальчик неожиданно стал проявлять агрессию к домашним питомцам. Сначала Слава повесил на кухне новорожденных котят, предварительно обмотав их проволокой. Затем объектом его внимания стали маленькие собачки. В итоге на счету малолетнего душегуба оказалось не менее 13 загубленных жизней. Когда началась череда этих жестоких поступков, мы сразу же обратились к детскому психологу. На приеме специалист нас успокоила и посоветовала уделять Славе больше времени и дать понять, что мы любим его. Мы пошли навстречу и летом уехали в деревню, подальше от шумного города. Но там ситуация стала ещё хуже. На очередной консультации психолог объяснила нам, что Славке необходима специализированная помощь. А так как я в положении, мы решили, что сына лучше отдать обратно в детский дом. Мы до последнего надеялись, что у мальчика вскоре пройдет агрессия, а вместе с ней и желание убивать. Последней каплей терпения стали три тела растерзанных щенят. Словно по сценарию фильма ужасов, в очередной раз воспользовавшись отсутствием взрослых, малыш в одиночку жестоко забил четвероногих до смерти.