Детство история развития ребенка
Сегодня жалуются и на преждевременное взросление современных детей, и на их инфантилизм — причём часто и на то, и на другое одновременно. Чтобы разобраться в том, сколько правды в этих претензиях, нужно вспомнить, какими были дети в другие эпохи, и как менялись представления о детстве как таковом.
Дети и работа
В книге «Приключения доисторического мальчика» Эрнеста Д’Эрвильи девятилетний главный герой был ловким птицеловом: он умел вытаскивать птиц из гнёзд, не разбудив, и за это получал иногда кусок сырого костного мозга. Другой мальчик, шестилетний, оставался поддерживать огонь на всю ночь, пока старшие уходили на охоту. Погасни огонь, виноватого ожидало бы суровое наказание без скидок на возраст.
Фрагмент гравюры Густава Доре «Крестовый поход детей».
Думали ли наши далёкие предки о том, что ребёнок или юноша проживает «золотую пору», проживает этапы адаптации и социализации, исследует мир? Как правило, нет. Куда больше их интересовало, сколько в племени рабочих рук. Подробной периодизации возрастов (ребёнок, подросток с тремя этапами пубертата, юноша) в те времена не было. Социальную взрослость уравнивали с биологической.
Способен держать вилы и вступать в брак? Стало быть, достаточно взрослый и для того, и для другого.
С ростом городов и развитием учебных заведений о вопросах детства начали говорить. Хотя и в это время получать образование в учебных заведениях или, тем более, у домашних учителей, могли далеко не все. Многим было вообще не до учёбы. Немалую часть бытовых нужд крупного города конца XIX века, будь то Лондон, Париж, Санкт-Петербург или Нью-Йорк, обслуживали несовершеннолетние. Детям из простых семей (а таких было большинство) приходилось работать газетчиками, чистильщиками сапог, точильщиками, разносчиками, помощниками различных мастеровых и ремесленников.
Юные продавцы газет. Нью-Йорк конца XIX века.
К некоторым работам специально привлекали именно детей. Например, маленький трубочист мог забраться туда, куда взрослый не пролезал.
В романе Чарльза Диккенса «Оливер Твист» один из персонажей, благодушно посмеиваясь, рассказывает о том, как помочь мальчику не застрять в дымоходе:
«Мальчишки — народ очень упрямый и очень ленивый, джентльмены, и ничего нет лучше славного горячего огонька, чтобы заставить их быстрёхонько спуститься. К тому же это доброе дело, джентльмены, потому как, если они застрянут в дымоходе, а им начнешь поджаривать пятки, они изо всех сил стараются высвободиться».
Девочки работали няньками, швеями и прачками, продавали цветы, спички, зелень и овощи. Кроме того, им нужно было выполнять домашние обязанности. В мире без стиральных машин, пылесосов, синтетических материалов и бытовой химии это было непросто даже для взрослых женщин. Например, горячую воду требовалось таскать в вёдрах на нужный этаж, все поверхности в доме — оттирать тряпкой вручную, все вещи — чинить и штопать при тусклом свете свечи. Когда вещь портилась (например, рвались носки или брюки) никому не приходило в голову выбросить её, если ещё можно поставить заплату.
Комната посещений в Брайдуэлле, тюрьме с работным домом, XVIII век.
Дети могли оказаться в работных домах, где помогали родителям почти в каторжных условиях или трудились самостоятельно (если их ловили за попрошайничеством и кражами). Работные дома были кошмаром городской бедноты — многие предпочитали нищенство принудительному труду на производстве или в угольных шахтах. Кстати, профессиональное нищенство было самостоятельной специальностью со своими «университетами», «экзаменами» и возможностью карьерного роста. Стоит ли говорить, что этот мир поощрял хитрость и хватку и не слишком ценил инфантилизм.
Дети в искусстве
В греческом искусстве можно встретить изображения детей, однако позже они исчезают. Римляне относились к детям уже с меньшим вниманием. Детство перестаёт быть значимым, а поведение легендарных детей не отличается от поведения взрослых вымышленных персонажей. Требования, которые предъявлялись к члену сообщества в средневековой деревне, не слишком отличались от тех, что существовали в доисторическом мире, пусть даже способы производства и ведения хозяйства стали иными.
На средневековых миниатюрах дети не появляются примерно до XII века, а первые их изображения — фигурки с нарушенными пропорциями, уменьшенные копии взрослых. Долгое время иконография детства оставалась по большей части религиозной: если рисовали ребёнка, чаще всего это был младенец Иисус. Светские изображения детей начинают широко распространяться примерно с XV—XVI веков. Эволюцию изображений детей в искусстве рассматривает, в частности, Филипп Арьес в книге «Ребёнок и семейная жизнь при старом порядке».
Детский групповой портрет XVIII века.
Дети и игры
Символические атрибуты детства («детская непосредственность», игры и игрушки, наивность, буквальность мышления, незнание правил) в классической культуре долго не встречали одобрения.
Идеалом были взрослость, разумность, способность говорить и вести себя как взрослый. Эти качества проповедовала философия Просвещения с её моральными поучениями для подрастающего поколения. Ранняя взрослость могла обеспечить отпрыску успешное будущее, шла ли речь о том, чтобы в юном возрасте суметь распорядиться родительским состоянием, командовать нижестоящими, выжить трущобах или выбиться в люди.
В Новое время начинает формироваться другое понимание детства, предполагающее заботу о здоровье ребёнка, внимание к его физическому развитию и морали. Эрнест Д’Эрвильи написал свою книгу о доисторическом мальчике в XIX веке, полагая, что в его времена условия жизни детей стали легче, а прогресс уступил место дикости. Во многом это правда (доисторический ребёнок не гнушался сырым мясом, а условного Оливера Твиста это бы, как минимум, смутило), однако многие ситуации из XIX века очень далеки от сегодняшнего положения дел.
Постепенно мир переходит от модели «идеальные дети — маленькие взрослые» к представлению о детстве как о периоде, имеющем самостоятельную значимость. Со временем экономические условия изменились, и от детей перестали требовать раннего заработка. Более перспективной родительской инвестицией стало образование ребёнка.
Освободившееся пространство в жизни детей стало заполняться особенными «детскими» символами и конструктами. Жанры детской литературы обогащались: к религиозным наставлениям и нравоучениям для юношества добавились волшебные сказки, сентиментальные романы и приключенческие истории. С развитием промышленности стало производиться всё больше детских вещей и игрушек, которые теперь не только копировали предметы из взрослого быта, но и учитывали интересы ребёнка.
Если прежде дети рождались чуть ли не каждый год, сегодня в развитых странах появление ребёнка — осознанное и важное решение, поэтому место детей — в центре семьи.
Идея «окультуривания» детей стала пересматриваться по мере того как в западном обществе нарастало критическое отношение к собственной культуре. Институты и принципы воспитания стали рассматриваться некоторыми исследователями как репрессивные. Согласно философу Мишелю Фуко, школа просвещенческого образца потрудилась над уравниванием и подавлением личности так же, как тюрьма и психиатрическая клиника.
Оформились отдельные дисциплины, изучающие проблематику детства и взросления: возрастная психология, эволюционная педагогика, социология детства. Исследователи задумались о том, что детское восприятие и голос ребёнка имеют свою ценность и представляют интерес. В частности, много сил изучению детства и взросления посвятила Франсуаза Дольто, французский психоаналитик и педиатр, автор книг «На стороне ребёнка» и «На стороне подростка».
Постепенно в ребёнке стали ценить пластичность сознания, фантазию, свежий взгляд на вещи, которые раньше считались «несовершенствами» и пробелами в воспитании. Благодаря психоанализу формируется идея о том, что «внутренний ребёнок» есть в каждом из нас, а авторы книг о нестандартном мышлении предлагают следовать примеру детей.
Сегодняшние дети: раннее взросление или инфантилизм?
Некоторые говорят, что современные дети слишком рано взрослеют: благодаря интернету они широко осведомлены, высказываются по поводу глобальных вопросов, выходят на митинги, имеют богатый словарный запас, умеют ориентироваться в информации, придумывают стартапы и читают лекции TED (в этом видео, например, тринадцатилетний Логан ЛаПлант, разработавший систему домашнего обучения под названием «хакскуллинг», излагает свои взгляды).
В то же время, многие жалуются на инфантилизм сегодняшних детей: они плохо ориентируются на местности, мало вовлечены в практическую деятельность, их знания не глубоки и не системны, а ещё они убеждены, что все им должны. Да и вообще, кто такие «современные дети»? Условный подростковый возраст сегодня длится до окончания студенчества, а то и лет до 30, если после обучения в университете человек продолжает учиться и переучиваться. Когда же, наконец, полагается вырасти?
Дело в том, что возрастные категории существуют только в корреляции друг с другом, поэтому изменение понимания детства невозможно без изменения трактовки взрослости.
Как мы помним, ещё древние греки жаловались на то, что молодежь не уважает старших. Однако то, что где-то дети не почитают стариков, то есть не видят ценности в их опыте, свидетельствует об изменении принципов трансляции знания. Раньше «старик» был носителем знаний, но теперь информация перестала быть эксклюзивной, а функция старшего как её носителя стала отпадать. Поэтому и от взрослого сегодня требуется совсем иное. В частности, умение всё время адаптироваться. Так что, если считать детство периодом обучения, то время «взрослых» уходит.
Дети, работающие на добыче угля в Индии.
Впрочем, не стоит забывать, что это «проблемы первого мира», обозначающие фронтир. На практике состояние современного «детского вопроса» разнится от страны к стране и соответствует ситуации с правами человека в целом: отношение к ребёнку всегда отражает внимание к личности как таковой. По сей день существует эксплуатация детского труда, на несовершеннолетних возлагаются тяжёлые домашние обязанности. В этой статье в «Википедии» можно найти карту мира, на которой указан возраст сексуального согласия в разных странах.
Так что, несмотря на изменение роли детства на западе, в целом ситуация неоднородна: пока одни тринадцатилетние выступают с лекциями, другие выходят замуж.
Возможно, детство и отрочество вовсе не «прошиты» в человеке, а представляют собой социокультурный конструкт, содержание которого может различаться от общества к обществу. В то же время, актуализация этого конструкта воспитывает людей в согласии с теми или иными представлениями и становится частью их личностей. Так или наче, в наших силах сознательно проводить в жизнь тот образ детства, который мы считаем правильным.
Нашли опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.
Источник
Ребёнок – это лучшее, что может произойти с двумя любящими людьми. Это сокровище, о котором многие мечтают, это счастье, которым хвастаются в инстаграме, это мерило успешности для женщины, ну, по крайней мере, всё вокруг (в том числе и демографическая политика) старается нас в этом убедить.
Сначала о детях мечтают, потом их планируют, потом помещают во главу стола и бюджета, а в итоге и вовсе посвящают им жизнь целиком. И, что интересно, сегодня это считается не крайностью, а «биологическим долгом». Даже не возникает мысли, что к собственным детям можно относиться иначе. Но этот культ детства возник совсем недавно, ему едва ли можно насчитать сто лет. Давайте попробуем разобраться, какой эволюционный путь прошло наше сознание в отношении воспитания потомства, и, уверяю вас, многое в истории может неприятно поразить и заставить серьёзно задуматься.
Желание разобраться, как человечество относилось к детям на протяжении своей истории, неизбежно приводит к книгам Ллойда де Моза. Это американский специалист в области психологии и истории, который первый предложил изучать оба эти предмета в неразрывной связи, иначе говоря, де Моз – основатель психоистории. Он был первым, кто обратил внимание общественности на тот факт, что история детства – это абсолютнейший беспробудный кошмар, от которого развитая часть человечества только недавно начала потихоньку избавляться. В своих книгах он приводит множество доказательств тому, что люди склонны закрывать глаза на неприглядные части своей истории, и приводит свою классификацию родительского поведения, которое было принято в разные моменты развития европейских народов. Материал по большей части шокирующий, иногда даже провокационный, но неизбежно заставляющий переосмыслить в том числе и свои методы воспитания.
Приукрашенная и неправдивая история детства
В первую очередь, нужно в паре слов обрисовать ситуацию с этой самой «историей детства», которая была негласно принята примерно до восьмидесятых годов прошлого века.
Ллойд де Моз обращает внимание, что то, каким детство было раньше, серьёзно идеализируется, и всё бы ничего, но это нежелание принимать в расчёт факты или же рвение оправдать предков, по мнению де Моза, идёт во вред сегодняшней педогогике.
Мы привыкли представлять себе детство так, как оно описано, например, в «Томе Сойере», но реальные факты неумолимы: вплоть до прошлого века с детьми не считался никто, их жизнь всегда была неравной борьбой за существование.
На негуманное обращение с детьми указывает множество исторических документов, этот опыт нужно перерабатывать и использовать, как антипример, а не стараться найти в нём положительные стороны, как пытаются сделать многие учёные.
Де Моз приводит множество примеров этому. Например, один историк, описывая, что многие матери бьют своих детей палками в колыбели, пишет, что «эта дисциплина, хоть и была суровой, но она была равно и справедливой». Или, скажем, известно множество случаев, когда родители с младенчества купали детей в ледяной воде (от чего дети умирали), но историки непременно добавляли, что «родители не были намеренно жестоки». Стремление оправдать человечество иногда доходило до чистейшего абсурда. В одном исследовании были проанализированы письма, которые отцы посылали своим детям в разные века. За период длиной в шесть сотен лет были подняты архивы больше 120 отцов, и среди их писем не было ни одного, который мог бы хоть сколько-нибудь быть похожим на хорошего родителя. Письма были бесчувственными, эгоистичными и морализаторскими, по ним уж точно нельзя было сказать, что в отцовско-сыновних отношениях вообще присутствовала любовь. Но самое интересное – вывод, который делает исследователь: «Несомненно, бесконечное число отцов писало своим сыновьям письма, которые бы согрели и порадовали наши сердца, если бы мы только смогли найти их. Самые счастливые из отцов не попали в историю, а люди, бывшие не в ладах со своими детьми, сподобились написать разрывающие сердце письма, которые приводятся».
Учёные никогда не находили существенных подтверждений тому, что хоть в какой-то момент истории детям жилось счастливо. Видимо, тот факт, что на протяжении тысяч лет мы относились к детям, как к неудобству, бесплатной рабочей силе или даже имуществу, которое можно продать, настолько неприятно, что мы склонны просто закрывать на это глаза. Как будто это пятно на нашей репутации единственного вида, наделённого сознанием, а не хоть и трудная, но всё же ступень развития.
Ллойд де Моз одним из первых предпринял попытки быть в этом вопросе беспристрастным. И, пожалуй, самым известным его достижением была классификация стилей поведения родителей, рассмотренная в историческом контексте.
Модели воспитания детей в истории
Итак, де Моз выделил всего шесть моделей отношения к детям и попытался обозначить время их возникновения и влияние на человечество. Естественно, временные промежутки, которые он привёл, довольно условны, они обозначают время, в которое эти модели поведения были распространены чаще всего, но следует помнить вот что: все эти стили воспитания, хоть и возникали в разное время, никуда не делись и сегодня, хотя сегодня большинство из них кажутся абсолютно неприемлемыми.
Инфантицидная модель
Античность до IV века нашей эры
Под красивым словосочетанием «инфантицидная модель» скрываются страшные факты: это период, характеризующийся повсеместным детоубийством. Мы знаем мифы про Спарту, мы содрогаемся, зная, что немощных детей оставляли умирать в ущельях, но реальность такова, что Спарта – лишь малая часть.
Когда родители понимали, что воспитание ребёнка их затруднит, или что они не смогут его прокормить, младенца без тени сожаления убивали. И, само собой, это отражалось на выживших, причиняя им травму, заставляющую уж во взрослом возрасте проецировать её на своё потомство, «возвращая» ему то же, что им дали родители. Проекции чистой воды заключались в том, что ребёнка обвиняли в грехах, относились к больным детям, как к собственному наказанию, как будто малыш действительно мог родиться назло.
Детей швыряли в реку, оставляли в помойных ямах, морили голодом, оставляли на обочинах дорог, как выражался Еврипид в 504 году «на растерзание птицам и диким зверям». Известно существование генеалогического трактата «Как определить, стоит ли воспитывать новорожденного», который подробно описывал форму, размеры и параметры ребёнка, которого можно оставить, и советовал не тратить время на тех, кто «не безупречен».
Самым «небезупречным» вариантом новорожденного были девочки, их убивали чаще. Вот, например, один век до нашей эры, указания Илариона жене Алис: «Если повезет и ты родишь ребенка, то, если это будет мальчик, пускай живет, если же девочка, брось ее». Это привело к тому, что во многих документах древних городов, мальчиков всегда было значительно, в разы больше, чем девочек. По сохранившимся свидетельствам современников «даже богатые люди всегда бросают дочь». А незаконнорождённых убивали вообще вне зависимости от пола.
Почему люди это делали? На этот вопрос ответил Сенека: «Мы разбиваем голову бешеному псу; мы закалываем неистового быка; больную овцу мы пускаем под нож, иначе она заразит остальное стадо; ненормальное потомство мы уничтожаем; точно так же мы топим детей, которые при рождении оказываются слабыми и ненормальными. Так что это не гнев, а разум, отделяющий больное от здорового».
Но даже если детей не убивали намеренно, к ним относились, как к предметам, которыми можно распоряжаться как угодно. Известен, например, случай из жизни Генриха IV: его спеленатого брата ради забавы использовали вместо мяча в игре, его перекидывали из одного окна в другое, и… он разбился.
К ребёнку не относились, как к человеку, ни о какой психологической близости даже речи не шло.
Как это относится к нашему времени? Во-первых, до сих пор встречаются случаи, когда родители убивают ненужного ребёнка. А, во-вторых, гораздо важнее, что в основе этого подхода лежат проекции взрослого на своего маленького ребёнка, и это явление распространено до сих пор.
Оставляющая модель
IV-XIII века
Примерно в четвёртом веке религия крепко взялась за все сферы жизни людей. Именно с этого периода детоубийство стало считаться грехом. Не потому, что в детях внезапно разглядели личностей, а потому, что стали больше беспокоиться за души взрослых. Дети по-прежнему никого не волновали, но теперь убивать их значило обречь себя на адские муки, поэтому родителям приходилось сдерживать свои проекции и придумывать новые способы избавляться от нежеланных детей, не беря грех на душу.
Теперь главенствует оставление ребёнка, то есть фактический отказ от него. Детей отправляли к кормилице, в монастырь, в другие знатные дома на воспитание, в специальные заведения, отдавали куда-нибудь в качестве слуги, оставляли заложником взамен на политические выгоды, просто отдавали в чужие семьи.
Естественно, никто не говорил об этом, как об отказе. Всегда придумывались рациональные причины, скажем, «чтобы выучился ремеслу» или «чтобы перестал робеть», «чтобы поправить здоровье» или «чтобы был гарантией верности» феодалу. Да мало ли, чем могут пригодиться дети в хозяйстве, ведь они – бесплатная рабочая сила.
Отличительной чертой такого воспитания стало стремление сделать ребёнка «удобным» или «выгодным». И да, дети во всеобщем сознании всё ещё полны зла, которое из них надо выбивать.
Сохранилось ли такое отношение к детям сегодня? Конечно, не в таком масштабе, но да. Де Моз даже говорит, что такое привычное всем пеленание, на самом деле, отголосок именно оставляющей модели воспитания, ведь это просто способ обездвижить малыша, чтоб не мешал родителям.
Амбивалетная модель
XIV-XVII века
Это первая модель воспитания, предполагающая хотя бы какую-то эмоциональную близость, хотя в ней тоже хорошего мало. Впервые начинает набирать популярность образ заботливой матери, во многом, кстати, благодаря искусству и превознесению изображения Мадонны с Иисусом на руках.
Главная отличительная черта этой модели: представление о детях, как о податливой глине, которой нужно придать форму. Или как о пустом сосуде, который нужно наполнить, или как о необработанном металле, из которого нужно выковать достойного человека, – суть метафоры всегда одна.
И в этот период многие начинают рассуждать о необходимости телесных наказаний. Детей били регулярно, даже самые гуманные педагоги. Хотя избиение до смерти стало преследоваться по закону, широко распространилась формулировка, что бить надо «в разумных пределах».
К сожалению, даже в наши дни это очень распространённое отношение. До сих пор существуют родители, которые бьют детей в воспитательных целях, оправдывая своё насилие «закалкой» или «вставлением мозгов». Да и «заполнение пустого сосуда» – всё ещё популярное представление об образовании, хотя уже множество исследований показало, что ребёнок никогда не бывает «пуст», с самого раннего детства он уже является личностью.
Навязывающая модель
XVIII век
В этот период происходит усиление эмоциональной связи с детьми. По сути, это переход к принципиально новому типу отношений: родители практически перестали проецировать свои реакции на детей.
Но тенденция к тотальному контролю поведения и мыслей сохранилась, просто теперь её осуществляли в меньшей степени физически, а в большей – эмоционально. То есть родители старались контролировать внутреннее состояние своих детей. Реже били, чаще читали нравоучения.
Ничего не напоминает? Да, сегодня эта модель тоже всё ещё популярна. Вроде как ребёнок уже может быть полноценным человеком, но как себя вести, что чувствовать, какие эмоции можно испытывать, а какие – нельзя, к чему стремиться и чего желать, всё ещё стараются определить взрослые.
Социализирующая модель
XIX век – середина XX века
Воспитание перестаёт сводиться только лишь к тому, чтобы контролировать волю ребёнка. Главенствующей целью становится приспособление к социуму. Из детей стараются сделать тех, кому будет удобно жить в обществе, то есть прививают общественные ценности, учат общепринятым правилам приличия, а также признанным стандартам. Фрейдовская «канализация импульсов» и скиннеровский бихевиоризм – всё это продукты именно социализирующей модели воспитания.
На сегодняшний день это самая распространённая модель. Мы действительно стараемся сделать из своих детей «достойных членов общества», эта формулировка никого не коробит. Потому на задний план отодвигаются собственные потребности детей, ведь мы привыкли, что общество куда важнее, чем один человек. От этого все эти «мало ли что ТЫ хочешь», «есть слово надо» и «первым делом самолёты».
Конечно, эта модель неплохая (особенно, в сравнении с теми, что выше), но в ней есть один существенный недостаток: часто игнорируются потребности самих детей, их обрабатывают одинаково, убивая креативность, а иногда и начисто лишая желания к чему-то стремиться.
Помогающая модель
с середины XX века
Стиль воспитания, в основе которого лежит признание даже самого маленького ребёнка личностью.
Родители понимают, что у ребёнка есть свои потребности и стараются помочь ему их удовлетворить. Родители не пытаются привить ребёнку что-либо, они всего лишь создают условия для раскрытия его способностей. Впервые за всю историю детям позволяется испытывать весь спектр эмоций. Детский плач – это не раздражитель, который надо бы устранить любым способом, это сигнал стресса (стресс – это необязательно плохо, часто это естественная реакция на развитие, просто стрессов не должно быть много). Родители не требуют от ребёнка всего и сразу, они спокойно относятся и к периодам регресса в развитии, и к усталости. Суть в том, чтобы помогать ребёнку расти и создать для него все условия, быть опорой, а не строгим контролёром.
Безусловно это самая ресурсозатратная модель воспитания. Она предполагает открытость и искренность даже с самыми маленькими детьми, огромное количество бесед, смещение приоритетов и умение быть с ребёнком наравне, развивать, а не подавлять его эмоциональный интеллект. Если придерживаться этого метода воспитания, ребёнок не будет «удобным».
Эта модель ещё очень мало распространена, она подвергается критике, но уже сейчас можно сделать вывод, что дети, воспитанные таким образом, имеют гораздо более устойчивую психику, сильную волю и, самое главное, способность любить себя, окружающих и жизнь в целом.
Эволюция детства, которую описал Ллойд де Моз, естественно, неоднозначна. Но подтверждения его словам всё чаще находятся в новых исследованиях. И, мне кажется, говорить об этом нужно чаще, чтобы как можно скорее искоренить варварские стереотипы о телесных наказаниях или всех этих «пустых сосудах». Развиваться не поздно никогда, особенно когда на кону здоровье и психика будущих поколений.
Автор: Абрамчик Юлия Владимировна
Источник