4 года после смерти ребенка
Историю Ларисы Довгань широко обсуждали в стране два года назад: причины смерти ее маленькой дочери в больнице так и остались для родителей не совсем понятными, хотя проводилось расследование, пишет Sputnik.
За последние два года Лариса Довгань сильно похудела и кардинально сменила имидж. На нее невозможно смотреть без восхищения. Но эти перемены дались ей невероятными усилиями.
В 2017-м Лариса потеряла единственную дочь Еву. Девочка попала с температурой в Брестскую детскую областную больницу, там она скончалась. После семья подала заявление в Следственный комитет. Как рассказывают супруги, установить точную причину смерти Евы так и не удалось, а вина врачей не была доказана. Но речь сейчас не об этом.
Как спасти себя после ухода ребенка, Лариса рассказала Sputnik.
Когда очнулась, было лето
После того, как расследование закончилось, в моей жизни наступил период какой-то темноты. Это время как раз выпало на зиму. Было ощущение, что я выпала из жизни.
Все никак не могла найти работу. Хорошо, что муж работал. Очень похоже на депрессию, просто не соображала, что происходит. Это время я плохо помню.
Когда очнулась, было уже лето. Какой это был день и месяц, не скажу. Но как-то, взглянув на себя со стороны, поняла, что у меня вообще все плохо в жизни. С этим нужно было что-то делать. И я заставила себя поменять жизнь.
Пошла в спортивный зал, нашла работу. За время своего стресса я сильно поправилась. Когда поняла, что мне тяжело ходить, решила пойти в зал, чтобы похудеть.
Вместе со внешностью стало меняться сознание в плане того, что появились другие привычки. Вредные сменились полезными. Потому что когда у меня был стресс, успокаивающие таблетки запивались не очень хорошими вещами. Ну, вы понимаете. Кто-то заедает. У меня было и то, и другое. На какое-то время это спасало от жутких мыслей.
Злиться на врачей – уже глупо
Душевное состояние стало чуть лучше. Сказать, что оно сейчас прекрасное, – никогда в жизни уже не станет таким. Но и с этим приходится жить. С этой ситуаций. Каждый день в голове вертится, крутится… Есть так называемые флешбэки, которые возвращают в то время. И это очень больно.
Возвращают в ту больницу, в те моменты, когда видишь, как твой ребенок страдает. Ищешь причину в себе, анализируешь все по 500 раз. Такое состояние не только у меня – у родственников, у мужа. У всех есть флешбэки.
Вы же понимаете, что ребенок меняет жизнь кардинально, когда он рождается. А когда он уходит, он меняет еще больше. Принять это до конца невозможно.
Да, это состояние качественно другое. Со временем боль притупляется. Но забыть невозможно.
Вину я ни с кого не снимаю. Но злиться на врачей столько времени – это глупо. Сказать, что я их простила, не скажу. Мне все равно, что с ними происходит. Если бы судебная система у нас была другая, я бы от наказания для них не отказалась.
Больно от самих воспоминаний. Когда появляется ребенок, ты представляешь, как он будет ходить и говорить. А тут раз – и все переворачивается в другую сторону. И нужно учиться жить без него. Но жить как раньше, до рождения ребенка, уже невозможно. И никто не знает, как сложится твоя судьба после этого. Сначала живешь, как будто плывешь по течению, а потом появляются обстоятельства, которые возвращают тебя в эту жизнь.
Второй ребенок не заменит Еву
Будет ли в нашей жизни еще один ребенок, я не знаю. Специальных методов мы использовать не будем. Тут уже как Бог даст. Вряд ли это уже получится, у меня уже возраст – 41 год.
Да, бывают и старше мамы. Но некий блок психологический присутствует. Есть боязнь, что это может повториться. Хотя разумом я понимаю, что может и не быть такого. Но я не знаю, как дальше жить, если что. Понимаете, второй ребенок никогда не заменит первого.
Конечно, жизнь поменялась. Сейчас нас окружают совсем другие люди. Во-первых, после смерти дочери мы поменяли место жительства. Когда она ушла, знакомые спросили меня: «Хочешь ли ты отсюда уехать?». Я ответила: «Да». Просто собрали вещи и уехали в тот же день. Чемодан, вокзал, Жодино. Но это образно говоря. Мы на машине переезжали, с мертвым ребенком. Похоронили дочь здесь, в Жодино.
До сих пор съездить в Брест так и не получилось. И, наверное, в ближайшее время не получится.
В Бресте я прожила почти всю жизнь, я его очень люблю. Там куча знакомых осталась. Иногда хочется съездить, но как только я понимаю, что окажусь в тех местах и мне будет плохо, желание отпадает.
Хотя я понимаю, что туда нужно вернуться. В Брестской области остались мои родители. Но этот барьер не могу переступить пока. Родители все понимают и не обижаются.
Ева спасла других детей
После всего, что произошло, у меня пропала добрая часть страхов. Есть страх родить второго ребенка. Но мне не страшно говорить людям правду в глаза. Хотя раньше было тяжело. Я научилась выходить из зоны комфорта, исчезли какие-то рамки. Люди, которые находятся в рамках, будут в себе все копаться. И себе наносить вред большой. Не то чтобы я бесстрашная. Просто теперь мелочи меня не волнуют.
После того, как все произошло, многие мамы нам звонили, спрашивали, что делать. Мы подсказывали, на какую «горячую линию» позвонить.
Как мы узнали, многих деток после нашего случая стали направлять в Минск при желании родителей. Получается, что наша дочь спасла нескольких детишек.
Поняли, что ничего не добьемся
11-месячная Ева попала в брестскую больницу с высокой температурой. Врачи долго не могли поставить ей диагноз. Ее состояние ухудшалось. Лариса беспомощно наблюдала, как Ева мучается судорогами. Она несколько раз просила о переводе ребенка в Минск в РНПЦ «Мать и дитя», но этого так и не случилось.
После семья подала заявление в Следственный комитет. Установить точную причину смерти Евы так и не удалось. А вина врачей не была доказана.
Для Ларисы и ее мужа дочка была долгожданным ребенком. Оба верующие люди. Еву они считали подарком небес.
Муж Ларисы Валерий: «Я ездил к министру здравоохранения. Было несколько вопросов по лечению дочери, я их задал. А он не смог ничего ответить. Он предложил мне обратиться в комиссию, которая разбирала это дело в облздраве, и им непосредственно задать эти вопросы. После всего этого пафоса, этой пустоты я понял, что мы ничего не добьемся. На этом мы и закончили».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Источник
«У девочки, по всем признакам, скорее всего, синдром Дауна, – услышала Екатерина после родов от медиков. – Как будет возможность, сдайте анализы и посетите кардиолога».
В 2012 году в семье протоиерея Александра Войтенко и его жены родился четвертый ребенок и первая дочка – Евдокия. Хорошо протекающая беременность, не вызывающее вопросов УЗИ, легкие роды…
– Если бы о проблемах мы узнали раньше, во время беременности, мы смогли бы принять меры, подстраховаться, обратиться сразу после родов в кардиологическую клинику, да и рожать уже под наблюдением кардиологов, – говорят родители сегодня.
Шли дни, девочка была очень слабенькой, плохо ела, все время спала. Родителям казалось, вот еще немного, и окрепнет, и будет все, как с другими детьми.
– Очень сложно сразу мыслить по-другому. Сказать себе: «У ребенка проблемы, надо что-то срочно делать», – вспоминает Екатерина. – Врач рекомендовала пойти к кардиологу «как только появится возможность». Неонатолог на следующий день после родов сказала, что шумов в сердце не слышит. А эта фраза звучит очень успокоительно, откуда было знать, что шумов нет из-за того, что патология слишком серьезная…
Дуня родилась 29 декабря, так что исследования проводить было сложно – новогодние праздники. Только через месяц удалось это сделать. Стало ясно, что у нее серьезная патология сердца, не сформирована центральная перегородка.
Младенец, который не кричит
В месяц Дуне подтвердили синдром Дауна.
– Первое время очень остро становится вопрос: кто виноват. Хотя очень часто он не произносится, – говорит Екатерина. – Но мысли, а кто причина всему этому, все равно появляются, пусть и без обвинений. Ты начинаешь думать, что, наверное, дело в тебе… И здесь очень важно сразу их отогнать и четко сказать себе, супругу, родителям: «Не виноват никто. Так случилось». А еще рождение Дуни разделило жизнь семьи на «до» и «после». Потому что одно дело – теоретически принимать людей с особенностями, но, когда это происходит с тобой, с твоим ребенком – все совсем по-другому, ты меняешься.
Родители решили не скрывать этого от близких. Рассказали и старшим детям, которым тогда исполнилось 9 и 7 лет. Мальчикам сказали, что у девочки слабое здоровье. «Она может умереть?» – спросили братья. – «Да».
– Это было бы правильно – не скрывать диагноз, – говорит отец Александр. – Молчание – это как пружина в напряжении, рано или поздно все равно распрямится. Сообщая другим, ты уже принимаешь диагноз и дальше просто живешь с ним.
– Сначала было сложно проговаривать его, – добавляет Екатерина. – И я первое время говорила не «синдром Дауна», а «трисомия 21-й хромосомы» – кто поймет, тот поймет. Именно Дуня раскрыла, сколько вокруг нас хороших людей, готовых поддержать! Одна подруга, у которой был опыт общения с особыми детьми, сказала: «Катя, я понимаю, что для вас эта история – неожиданность. Но я не вижу в ней трагедии».
Семья приняла, что Дуня медленнее развивается и требует больше внимания и усилий. Родители радостно фиксировали любое достижение Дуни – сама протянула руку за игрушкой, начала держать головку, стала переворачиваться. Но проблемы с сердцем заставляли их волноваться за девочку.
Их жизнь строилась по ритму дочки – кормление по будильнику, каждые два-три часа на протяжении суток. Дуня была настолько слабой, что не могла, как другие дети, криком сообщать о своих потребностях.
– Тяжело, когда ребенок лежит молча и ты не понимаешь, что она, бедненькая, чувствует, что ей хочется, – вспоминает мать Дуни.
Строго по расписанию надо было давать девочке множество лекарств, три раза в день слушать пульс, записывать в тетрадь. Девочка тяжело переносила простуды, и начинающийся насморк в дальнейшем мог привести к госпитализации.
– Я так для себя и не поняла, как правильно нужно устраивать быт семьи, когда в ней есть ребенок-инвалид, поскольку жизнь в бытовом плане очень сильно меняется, – говорит Екатерина. – Но в какой-то момент я сказала себе: «Да, у нас вот такой малыш, но ведь есть и другие дети, которым нужны силы и любовь». Младшему сыну тогда вообще было два годика. Я боялась, что мальчики будут как-то негативно относиться к сестренке, что она забирает столько внимания, изо всех сил старалась, чтобы этого не было, привлекала их поиграть с Дунечкой, в чем-то нетрудном помочь, чтобы им было интересно. Всегда была важна поддержка мужа, и физическая, и моральная, духовная, он всегда умеет взбодрить, – рассказывает Екатерина.
Очень помогала семье бабушка – мама отца Александра. Она постоянно держала Дуню на руках, чтобы девочка чувствовала тепло, оставалась со старшими детьми, когда их папа был на службе, а мама – в больнице. В стационары с Дуней Екатерина ложилась часто.
Семья ждала, что Дуне сделают операцию на сердце и она поправится. Ее должны были сделать девочке в полгода.
Две недели на ИВЛ
Операция далась Дуне непросто. Она пробыла в реанимации 17 дней, из которых 10 пролежала одна. После этого ее смогла посещать только мама. Им казалось, что девочка восстанавливается и ей вот-вот станет лучше. Но спустя некоторое время она снова стала слабеть.
Родители не понимали, что происходит с Дуней. От врачей они ответа не услышали.
– Чтобы хоть как-то разобраться, я, не медик по образованию, купила учебники, пыталась расшифровать диагнозы, разобраться, что же происходит с дочкой, – вспоминает Екатерина. – Это сейчас я понимаю, что после операции важно быстрее сойти с ИВЛ, чтобы ребенок задышал сам, а Дуня пролежала на ИВЛ две недели, у нее началась патология легких. Пневмония, потом необратимые процессы.
Она не винит врачей в том, что дочери стало хуже. Но до сих пор спрашивает себя – если бы они с мужем знали, что с девочкой, смогли бы ее уберечь?
– Медики сделали все, что могли, это была реакция ослабленного организма Дуни. Но почему нельзя было рассказать все нам? Почему, выписывая дочку домой, никто не сказал: «С сердцем сейчас все неплохо, принимайте таблетки, но держите на контроле легкие, у вас проблемы». Умерла Дуня не от проблем с сердцем, а от ОРВИ – легкие не справились…
Когда в очередной раз Дуне стало плохо, отец Александр сам отвез дочку с Екатериной в больницу. Врач всплеснула руками, осмотрев девочку, и вновь ничего не сказала родителям. А те все надеялись, что еще немного – и дочка поправится. После того, как Дуне предложили для помощи в дыхании кислородный концентратор, родители сами начали разговор.
«Скажите, это все-таки лечение или уже поддерживающая терапия?» – задал я прямой вопрос врачу, – говорит отец Александр. – В ответ услышал, что, конечно, это поддерживающая терапия. Врач сказала, что жизнь Дунечки будет недолгой. Но сколько она проживет, никто не знает. Это было самым правильным и важным, что мы услышали от медиков за все время.
И в какой-то степени это стало облегчением, вспоминает священник. Неопределенность изматывает. «Мы поняли, что должны смягчить боль и страдания нашей дочери», – заключает он.
«Не верила, что дочь умирает»
Дуне сразу купили кислородный концентратор, ей стало полегче. Девочка прожила почти год. Удавалось даже ездить на обследования в Москву из Сергиева Посада: отец Александр сделал розетку в машине, чтобы подключать концентратор.
– Мы просто жили, ценя каждый день, радовались, когда Дуне становилось легче, расстраивались, когда ей было тяжело, – говорит отец Александр. – Дочь взрослела, развивалась, каждое воскресенье я причащал ее дома. У нее был серьезный, какой-то очень взрослый, понимающий взгляд. Мне кажется, Дуня прожила свою полную жизнь, и у нас была возможность быть рядом с ней.
– Как никогда в такое время важно, чтобы семья была вместе, – добавляет Екатерина. – Но иногда накатывало. Я не понимала, почему так происходит, как с этим справиться, что будет дальше. И тогда мне помогала молитва: «Слава Тебе, Боже. Слава Тебе, Боже!»
До последней минуты Екатерина не верила, что ее дочь умирает.
– Это было выше материнского понимания. Да, я все изучала про паллиатив, но это на уровне сознания, а сердце думало по-другому. Даже в последний день, когда дочке стало совсем плохо, я побежала в аптеку за средством для ингаляции, – говорит она.
Светлое прощание
– У Дунечки все развивалось стремительно, на фоне простуды. Начался насморк, и потом ей резко стало плохо. Вызвали скорую, нам сказали: «Мы сейчас не имеем права куда-либо вас везти, потому что девочка находится в глубокой коме и ей нужен полный покой», – вспоминает протоиерей Александр Войтенко.
Священник тогда только вернулся со старшими детьми и воскресной школой из паломнической поездки. «Успели», – говорит он. Вокруг Дуни собралась вся семья, прочитала отходную, дочка все время была на руках у бабушки.
– Тяжело было, когда служил литию, впервые упомянуть дочку в молитве «Со святыми упокой…», я не выдерживал, – продолжает отец Александр. – На отпевании просил подстраховать другого священника, если вдруг не смогу. Младенческое отпевание – отдельный чин, мне приходилось его совершать несколько раз, и мне он кажется очень светлым, жизнеутверждающим. Я смог собраться и дослужить сам, и мне прощание запомнилось как раз некой светлой торжественностью. Казалось, все родственники, друзья приехали не чтобы нас жалеть, а чтобы приобщиться к священному моменту – младенец завершил свой крестный путь и мы просим, чтобы Господь принял его в Свою Вечную Обитель.
На похороны родители не нанимали спецтранспорт. Им было важно и дорого самим проводить Дуню в последний земной путь, в той машине, в которой она ездила вместе с ними.
Сейчас на ее могиле отец Александр не служит панихиду – ему кажется это неуместно для младенца, а только литию. При жизни Дуня любила маленькие белые хризантемы, семья привозит ей именно их.
«Так хотелось бы, чтобы Дуня была с нами»
Дуня – четвертый ребенок в семье Войтенко. О ней знает, в том числе, и сестренка, родившаяся уже после ее смерти. Ей 4,5 года, девочка любит рассматривать семейные фотографии. Показывает на Дуню и говорит: «Это моя старшая сестренка, она умерла, я люблю ее». Если увидит на фото игрушку Дуни, с которой сейчас играет сама, радуется, что когда-то ей играла старшая сестра.
– Умерший ребенок все равно остается членом семьи, – говорит отец Александр. – Мы благодарны Богу, что у нас родилась Дунечка, Он и нам дал очень важный, серьезный урок, и ей дал возможность пройти ее крестный путь по земле. Мы многому научились. Мне часто приходится отпевать, я всегда с очень большим уважением относился к материнскому горю, и это уважение в чем-то связано с образом Богородицы, Которой выпало оплакивать Своего Сына. После нашей истории я стал еще больше уважать свою жену. А еще почувствовал, что вокруг больного ребенка всегда семья становится целостной, крепкой.
Протоиерей Александр Войтенко отмечает, что после ухода Дуни он находит слова утешения для родителей, столкнувшихся с таким же горем – утратой ребенка. Теперь он окормляет реабилитационный центр, где занимаются дети с ДЦП, аутизмом, синдромом Дауна.
– Когда меня спрашивают: «Как вы пережили смерть Дуни?», – я не могу ответить, – говорит Екатерина. – Это то, что нельзя пережить. Мы просто живем с этим. Я говорю себе: «Дуня там, у Господа, ей действительно легче, чем здесь, с теми мучениями и страданиями, которые ей достались». И понимаю – это правильные слова, а внутренне все равно очень больно. Так хотелось бы, чтобы Дуня была с нами, чтобы я спокойно, не боясь расплакаться, говорила: «У нас пятеро детей». Но вопросы, почему Господь даровал нам Дуню, почему забрал, остаются. Я понимаю, что ответа нам не узнать, но задавать их и молиться, мне кажется, очень важно.
Источник
Тема смерти – тяжелая тема. И так принято, что в нашем обществе легче разговаривать о политике, погоде, вечных недостатках правительства, отсутствии денег, в конце концов, о чьей-то личной жизни, но только не о своем горе. Это внутреннее, сугубо личное. И да, это больно. Потому что нечего сказать, и никто еще не придумал, да и не придумает слов утешения. Они просто не уместны. А эти слова «мои соболезнования», «держись», «крепись» – дань уважению и воспитанности. Для человека, который столкнулся со смертью близкого, и тем более ребенка – они пустые. Они не могут принести хотя бы малейшего облегчения. К сожалению, в нашей стране не пользуются популярностью услуги психологов, что уж говорить о психотерапевтах. Может быть дело в менталитете, и мы всегда привыкли бороться со своими проблемами самостоятельно. Все неудачи и горе побеждать,…а иногда не побеждать… Может быть по этим причинам, в нашей стране такое огромное количество суицида. Смерть ребенка всегда подводит родителей к краю пропасти, и если мужчины, обладая более сильным характером и меньшей привязанностью к ребенку, по сравнению с женской, находят в себе силу не шагнуть в нее, то большинство женщин – нет. Жизнь после смерти ребенка: что посоветуют близкие? В тяжелую минуту, близкие всегда оказываются рядом и стараются поддержать и словом, и делом. Родные люди стараются поднять силу духа для того, чтобы пережить этот сложный момент. Самое главное – постараться отвлечься от этого горя, как бы это не звучало странно. Стоит просто смириться с тем, что эта утрата безвозмездна, и стоит начать определяться с жизненными приоритетами. По старинным традициям от вещей покойного принято избавляться, и в этом есть свои плюсы. Пребывая дома, перестаешь постоянно натыкаться на вещи ребеночка, и вновь окунаться в эту бездну страдания. Останутся обои, на которых он когда-то рисовал, на улице останутся карусели, на которых так весело было кататься и прочее. Конечно, избавление от вещей малыша не избавит от воспоминаний, но все-таки станет чуточку легче. А веселые моменты, которые родители пережили с ребеночком на детских площадках, нужно и можно вспоминать с улыбкой. Кстати, ремонт после 40 дней со дня смерти, так же может несколько облегчить жизнь. Что уж говорить о смене места жительства, или хотя бы длительном отпуске. На новом месте будет по-другому дышаться. После страшной потери, необходимо переключить свое внимание на заботу о близких, или другом ребенке, если таковой имеется. В конце концов, супруги могут переключить внимание исключительно друг на друга, поддерживая и переживая эти страшные дни. Нужно постараться заняться каким-либо делом, перевести свое горе, и его страшную силу в положительное русло. Помогать родителям, оказавшимся в такой же ситуации, или просто уйти с головой в свою работу. Важно чтобы практически не оставалось свободного времени. Родителям, которые готовы дарить любовь и заботу, можно посоветовать взять ребеночка из детского дома. Конечно, малыш не заменит умершего, но у отца и у матери, появятся тот человечек, благодаря которому стоит жить, и уйти с того края пропасти, на котором она вынужденно оказалась. С появлением ребенка в доме, появится радость, праздник, домашнее тепло. В дальнейшем, этот ребенок, который был выращен в любви и ласке, станет не только родным, но и опорой в жизни. Самое важное для родителей, переживших такую утрату, постараться идти дальше, пройти все три стадии горя, и долго не задерживаться ни на одной из них. Стадии горя Психологи говорят о наличии трех стадий горя, которые проходят родители. Это знание, весьма существенно помогает в таком нелегком деле, как начало, а вернее продолжение, жизни для родителей. Первая стадия именуется как шок и оцепенение. Именно сейчас родители узнают о том, что их ребенок погиб, какова бы не была причина. Будь то несчастный случай, или тяжелое заболевание, и итог этого заболевания вполне был предсказуем и доктора о нем говорили. В любом случае это шок и оцепенение, к смерти ребенка нельзя подготовиться. Всегда есть вера в лучшее. Даже видя малыша, который не дышит, не приходит понимание, все кажется плохим сном, и вот-вот родители проснутся. Но сон продолжается, а проснуться не получается. Родители могут вести себя по-разному, кто-то застывает от горя, и просто сидит, и никакая сила не может поднять одного из родителей и заставить что-либо делать. Кто-то, наоборот, занимается организацией похорон и уходит с головой в работу, как правило, это отцы, которые привыкли заботиться о своей семье. В любом случае, каждый родитель делает все без понимания, все идет по наитию. Самое главное в эту стадию – не оставаться наедине со своим горем и не оставаться в одиночестве, в любом случае, рядом должен быть кто-то. Тот, кто поддержит, утешит и убережет от необдуманных поступков. Как правило, эта стадия длится около 9 дней. Вторая стадия отрицания, длится около 40 дней. Вроде бы прошли похороны, родители видели самое страшное, как их малыша закапывают в его последней колыбельке – гробике. Но вроде осознание есть, а вот понимания нет. Осознание утраты, и то, что эти события не страшный сон приходят в разное время, нет четкой даты. Сорок дней этой стадии самые страшные и тяжелые, мамочка еще слышит шаги или разговор умершего ребенка, все еще поднимается по ночам, для того, чтобы покормить кроху, или от того, что не слышат как он дышит. В доме еще остались вещи и игрушки малыша, некоторые вещи могут еще хранить запах малыша. Часто снятся сны, в которые приходит ребенок. Некоторые родители даже обсуждают смерть ребенка с ним лично, и он рассказывает о том, как ему – хорошо или плохо. Как он живет теперь в другом мире и прочее. Как правило, эти сны хоть и несут в себе положительные стороны, дети перестают мучиться, особенно если речь идет о смерти тяжело больного ребенка. Такие сны опустошающие, после них не хочется вставать, дышать, и что-либо делать. Присутствует только одно желание – желание снова быть вместе с ребенком. В это время и на этой стадии постоянные слезы нормальны, но они не должны продолжаться сутками. Здесь важно начать прием седативных препаратов, которые должен выписать доктор. Не стоит пренебрегать услугами даже терапевта. Иногда терапевт может посоветовать посетить психолога или психотерапевта. Понимание уже пришло, и остается только смириться – отпустить малыша. Конечно, это не так просто. И эта стадия может длиться около полугода. Именно в эти месяцы происходит осознание и принятие потери. Причем в это время боль может усиливаться и немного стихать. После трех месяцев со смерти может возникнуть агрессия, причем как к ребенку – «Ты меня оставил одну, наедине с горем», так и к себе лично «в твоей смерти виновата я, я не досмотрела, не уберегла и т.д.». Агрессия может быть распространена на всех окружающих, на социально не благополучных людей: «Пьют месяцами и хоть бы хны, а мой малыш, безгрешный…маленький, умер». Одно из распространенных видов агрессии, агрессия на врачей или государство в целом, которое не могло предоставить безопасность детям, а врачи не смогли сотворить чудо, да и медицинские ошибки еще никто не отменял. Не менее распространенная агрессия направлена на Бога, от чего и почему? За что был наказан этот маленький ребенок, да даже взрослый. За что он бы наказан своей болезнью, или же таким трагическим концом в несчастном случае?! Некоторые же родители резко уходят в религию, и начинают веровать. В любом случае – это тупиковой путь. Религия, да и ничто другое не может полностью избавить от боли утраты и потери. Агрессия, с точки зрения психологии, вполне оправдана и закономерна, но самое главное не зацикливаться на ней, и не допустить того, чтобы она стала преобладающей. Некоторое облегчение после смерти ребенка, может прийти к первой годовщине смерти. Но это касается только тех людей, которые за это время научились управлять своим горем. В противном случае, ощущения и чувства будут так же остры, как и в день гибели малыша и его похорон. Итогом становления жизни после смерти ребенка является завершение процесса горевания. А это может произойти только к концу второго года после смерти ребенка. Невозможно забыть своего ребенка, но вполне возможно научиться жить без него. Конечно, его еще долго будет не хватать, и мамочки будут периодически ловить себя не мысли, что вот это место, или вот эта игрушка, пришлась бы по душе моему крохе. Но, даже не смотря на это, иногда такие мысли будут сопровождаться не слезами, а улыбкой. К концу второго года, после смерти ребенка, появляются какие-то стимулы. И если родители смогли сохранить семью, то все чаще и чаще начинают задумываться о рождении ребеночка. |
Источник